В стране, чье общественное сознание веками бродит по кругу, как привязанный к столбу ярмарочный медведь, любой социологический опрос неизменно превращается в психиатрический диагноз. Социологи здесь ни при чем: впервые отпущенное на волю семнадцать лет назад гражданское сознание среднестатистического россиянина до сих пор представляет собой мешанину противоречивых, а подчас и взаимоисключающих представлений об истории собственной страны, о внешнем мире, о своей национальной идентичности, о предназначении власти и даже о собственных предпочтениях в общественном процессе.
С этой точки зрения традиционные опросы общественного мнения, проводящиеся в августе по поводу очередной годовщины провалившегося путча, регулярно подтверждают это состояние российских умов, а потому представляются избыточными.
Если судить по данным опроса, проведенного ВЦИОМ в этом году, почти половина россиян – 46% – до сих пор не разобрались в событиях августа 1991 года (23% говорят об этом открыто, еще 23% просто «затрудняются с ответом»). Правда, по признаниям тех же респондентов, таких «неразобравшихся» в дни путча было еще больше – 64% (42% «неразобравшихся» и 22% «затрудняющихся»).
За семнадцать лет количество сторонников Ельцина (или противников ГКЧП) упало с 25% процентов до 18%. Зато
сегодня почти четверть россиян (23%) уже позволяют себе роскошь сознательно отстраненного отношения к августовским событиям, заявляя, что не стали бы симпатизировать в эти дни ни ГКЧП, ни Ельцину.
Вот тут любопытно было бы узнать, что именно они предпочли бы в качестве третьего варианта. Впрочем, скорее всего, они об этом не задумывались.
Но вот что характерно: этот самодовольный «нейтралитет» по отношению к обоим диаметрально противоположным лагерям является, по всей очевидности, результатом не столько рационального осмысления событий семнадцатилетней давности и их последствий, сколько комфортного безразличия, вызванного личной сытостью и благополучием. Достаточно сказать, что таких «стоящих над схваткой» набралось в аномально процветающих по сравнению с остальной Россией Москве и Петербурге почти вдвое больше, чем в среднем по стране, – аж по сорока одному проценту!
И, наконец, последний опрос ВЦИОМ в очередной раз показывает, что в России неприятие ГКЧП и его намерений никогда не было сознательным выбором большинства. Более того, упомянутое выше снижение сторонников Ельцина свидетельствует о том, что в 1991 году многие из них и сами не слишком задумывались о реальных целях своего выбора. И
если наши соотечественники до сих пор «не разобрались» в том, что произошло в те три августовских дня, то можно ли ожидать, что они способны разбираться в событиях дней текущих?
Косвенный ответ на этот вопрос можно получить из опроса, проведенного Левада-центром по поводу пятидневной кавказской войны. Выяснилось, что почти треть (29%) жителей Москвы и крупнейших городов России считают преждевременным завершение военных операций на территории Грузии и предпочли бы довести ее «до логического конца», включая полное уничтожение военного потенциала страны, с которой между тем Россия не находится в состоянии войны. Более половины опрошенных (54%) полагают, что Грузию следовало «понуждать к миру» военными средствами до тех пор, пока она не подписала бы юридически обязывающего мирного соглашения с Южной Осетией.
Сотрудники Левада-центра, озадаченные, по их выражению, столь неожиданной «кровожадностью» россиян, обещают найти рациональное объяснение этому явлению. Ни в коем случае не пытаясь соперничать с профессиональными социологами, рискнем, тем не менее, предположить, что, высказывая свое отношение к кавказскому конфликту, россияне руководствовались отнюдь не «кровожадными» намерениями. Просто в их представлении
«победа», одержанная над Грузией, была лишь очередным «духоподъемным» эпизодом в череде недавних столь же духоподъемных побед «Зенита», Димы Билана и российской футбольной сборной.
И впрямь, какая уж тут кровожадность, если ликование большинства по поводу того, как мы врезали грузинам, а заодно и Америке с Европой, сопровождается убежденность практически того же большинства (59%), что урегулирование кавказского кризиса лучше проводить при участии международных организаций. То бишь тех же американцев и европейцев.
Если же вернуться к событиям августа 1991 года, то результаты опроса ВЦИОМ вольно или невольно подтверждают, что главным свойством российского общества в ту эпоху была гражданская апатия. По существу, и сам путч, и защита Белого дома были своеобразной имитацией дворцового переворота, действие которого развертывалось преимущественно в тогдашнем пресс-центре МИД СССР на Зубовском бульваре и на «пятачке» вокруг Белого дома, заполненном сторонниками Бориса Ельцина. При практически полном равнодушии большинства россиян, сознание которых сегодня все так же не способно четко формулировать свои общественные предпочтения и отстаивать их в случае необходимости.
Иначе как объяснить тот факт, что граждане РСФСР, подавляющим большинством высказавшиеся на референдуме за сохранение СССР, никак не отреагировали на его упразднение в том же 1991 году?
Российская власть и российское общество поражены своего рода коллективной амнезией. В этом состоянии они бездумно перелопачивают собственную историю, объявляя страницы национального позора триумфом российской державы, а ее реальные победы – поражениями.
Нам нужна, нам жизненно необходима какая-то точка отсчета, чтобы вырваться из этого заколдованного круга и придать наконец развитию России линейное движение.
Нельзя кичиться сегодняшним благополучием и проклинать ту самую «величайшую геополитическую катастрофу», которой, по сути, мы и обязаны этим благополучием.
Нельзя одновременно ностальгировать по царской России и по втоптавшему ее в историческую грязь тоталитарному режиму.
Неприлично объявлять самого кровавого палача собственного народа «рациональным и эффективным менеджером» и одновременно тыкать Западу в нос грузинским происхождением злодея Сталина, который-де изуверски обрек народы Абхазии и Южной Осетии на мучения под игом Грузии.
Беда, повторяю, заключается в том, что эту спасительную точку отсчета мы никак не можем найти. Или, скорее, не хотим.
Поскольку понимаем, что в противном случае нам придется жить своим умом, не слишком полагаясь на вменяемость власти.
