В Москве 4 декабря прошла пресс-конференция Михаила Делягина "20 лет "расстрельной" Конституции. Взгляд экономиста". Юбилей принятой в 1993 году Конституции приходится на 12 декабря 2013 года.
В его преддверии Делягин счел важным поговорить не столько о документе, принятом "на дымящихся руинах Верховного совета", сколько о длинной череде его предшественников. Тем более у наиболее парадоксального из них, сталинской конституции, 5 декабря тоже годовщина — она была принята 77 лет назад.
Конституционный процесс в России, как полагает Делягин, был дольше, чем принято думать, но успешным его назвать трудно. Он начался с крестоцеловальной записи, сделанной при восшествии на престол Василия Шуйского в Смутное время.
Этот документ, с одной стороны, ограничивал права правителя, с другой — фиксировал неприкосновенность личности, честный и справедливый суд, категорический запрет распространять наказание на родственников виновного. Действовал он очень недолго, а оговоренные в нем правила далеко не всегда соблюдаются и сейчас, 400 лет спустя.
Последний этап извилистого пути конституционного процесса на данный момент — документ 1993 года. Делягин отмечает, что проекты новой Конституции начали создаваться еще до исчезновения СССР — в 1989 году. Тогда стало очевидно, что старый документ, который Михаил Горбачев лишил идеологической основы в виде пункта о руководящей роли партии, работать прекратил.
Борьба разных проектов проходила одновременно с "парадом суверенитетов", который власти хотели загнать в определенные рамки, что тоже наложило свой отпечаток, отмечает Делягин.
Итог определили события у Белого дома.
"Играть в демократию было уже не нужно, потому что ее только что расстреляли. И победители, взяв имеющийся проект, написанный в том числе их собственными запуганными и послушными экспертами, переписали его под себя окончательно",
— констатирует экономист. Результатом, по его мнению, стала "откровенно царская конституция".
"Если даже сталинская конституция достаточно внятно прописывала механизм делегирования кандидата в депутаты, прописывала, как организуются выборы, то конституция 1993 года была написана предельно неряшливо", — уверен Делягин. Именно это позже позволило в том числе формировать Совет Федерации из губернаторов, потому что выяснилось, что такие вещи Конституции не противоречат. Это и развязало руки для дальнейших антидемократических сдвигов.
Хотя конституции 1993 года "по инерции" остались многие права человека, из нее исчезло главное — "запрет на эксплуатацию человека человеком", полагает экономист. Хотя ее формально разрешает отмена ограничений на владение средствами производства, исчезновение этого пункта из основного закона маркирует — "все дозволено".
"Обсуждать всерьез эту Конституцию и поправки к ней не имеет смысла, поскольку она не выполнялась, не выполняется и, у меня есть такое ощущение, выполняться не будет",
— делает экономист неожиданный вывод. Причем касается его скепсис едва ли не всех пунктов основного закона.
"Например, Конституция гарантирует право на жизнь. Экономическая составляющая этого права — гарантия со стороны государства на доход не ниже прожиточного минимума — признается только за пенсионерами. В отношении трудящихся это предусмотрено Трудовым кодексом, но сроком проведения соответствующей реформы сначала был 2005 год, а потом ее отодвинули в неопределенное светлое будущее", — приводит пример нарушения права на жизнь Делягин.
Дальше — больше. Россия по Конституции "социальное государство", подчеркивает экономист.
"В 2000 году, когда господин Греф представил стратегию социально-экономического развития на 2010 год, в проекте этой стратегии было черном по белому написано, что социальное государство недопустимо и необходимо провозгласить его отмену и переход к субсидиарному государству. То есть государство должно обеспечивать человеку не приемлемые условия жизни, а отдельные субсидии по отдельно взятым вопросам, а за то, сможет ли человек выжить, государство ответственности не несет", — анализирует Делягин новую стратегию.
Он уверен, что в итоге власти отказались только от лозунга Грефа, сама же программа была приведена в жизнь.
Упоминает экономист и о попрании политических свобод. Ярчайший пример здесь — реализация 31 статьи Конституции.
"Эта статья позволяет гражданам собираться мирно и без оружия, но исключительно для того, насколько можно судить, чтобы быть засунутыми в автозаки, лишенными свободы и при этом избитыми",
— с мрачной иронией отмечает экономист.
Иными словами, перед нами неудачный и одновременно неработающий документ. "Фиговый листок, который уже ничего не прикрывает", — характеризует ее Делягин. Реформы неработающего документа, как он полагает, бессмысленны.
"Был принят закон о полиции, по которому полицейский всегда прав, потому что он полицейский. Однако злоупотребления, совершаемые со ссылкой на эту норму закона, составляют ничтожно малую часть от общего количества. Потому что закон они не читают",
— иллюстрирует свою мысль экономист.
Слабость Конституции была свойственна нашему государству во все времена, убежден Делягин. Но между правовой ситуацией в современной России и, например, в СССР есть существенное отличие: "Советский Союз жил по закону. Сейчас, когда страна живет по понятиям почти четверть века, Конституция утратила свой смысл и свое назначение", — резюмирует Делягин.
К таким выводам экономист приходит через цепочку исторических сравнений, прежде всего с конституциями советского времени.
Неожиданными оказываются результаты сопоставления даже с документом сталинской эпохи. Поражающая своим видимым несоответствием реальной жизни "сталинская конституция" была принята в 1936 году. "Я привык к ней относиться как к предельно лицемерному изготовлению, которое было ложью от начала до конца и просто ретушировало подготовку к сталинскому террору", — замечает Делягин.
Но экономист отмечает, что все, возможно, не так просто. "Там было много вещей, которые констатировались на словах, а не на деле. Это была конституция устремлений. Вроде программы партии", — говорит он.
Хотя большинство из них не воплощалось на практике, многие пункты сами по себе кажутся неожиданными. В сталинской конституции "очень сильно отошли от диктатуры пролетариата" из конституции 1924 года, уверен Делягин. Вместо "пролетариата" говорилось о трудящихся, и в эту категорию попадали не только работники сельского хозяйства, но и интеллигенция.
"Хотя в ней отрицалась эксплуатация человека человеком и частная собственность на средства производства, в ней было отдельно прописано, что помимо общенародной собственности возможна собственность артелей и кустарей", — замечает Делягин. Иными словами, в ней было заложено право заниматься частным бизнесом, полагает экономист.
Но более всего в Конституции 1936-го удивляет "демократия", уверен Делягин. "Я в свое время страшно удивился, когда обнаружил, что руководящую роль партии закрепил только Леонид Ильич Брежнев в 1977 году, а до этого ее не было", — замечает он. Экономист подчеркивает — в сталинской конституции фиксировалась возможность конкурентных выборов с участием некоммунистических сил.
"По сталинской конституции, депутатов всех уровней могли выдвигать общественные организации, включая культурные, молодежные и профсоюзные. Нигде не было написано, что эти кандидаты должны были быть коммунистами",
— замечает экономист. Те же возможности содержат документы к выборам в Верховный совет 1936 года. "Вплоть до инструкции, которую публиковала газета "Правда". В ней говорилось: "Вычеркните всех ненужных кандидатов, оставьте нужного", — подчеркивает Делягин.
По его мнению, все это могло быть не просто враньем, а отражением определенной стратегии Сталина, к тому моменту уже не нуждавшегося в демократических ширмах. "При чтении этой конституции возникает полное ощущение, что Сталин действительно хотел ограничить влияние партхозноменклатуры, заложив механизм ее обновления", — замечает экономист.
Если поверить этому предположению, по мнению Делягина, проясняются и последующие события. Партхозноменклатура, увидев подготовку к выборам, испугалась потерять власть и "приступила к превентивному уничтожению потенциальных конкурентов", и поэтому понятен такой "энтузиазм" многих участников репрессий.
"Нечто подобное мы наблюдали в "Единой России", когда объявили параймериз.
Когда бюрократия "Единой России" поняла, что в праймериз придется участвовать, по всей стране началась чистка всех потенциальных конкурентов. Людей, пользующихся общественным авторитетом, из "Единой России" начали выдавливать всеми возможными средствами",
— проводит параллели Делягин, отмечая, что ситуация, конечно, отличается, ведь и времена сейчас "относительно гуманные".
В свою очередь, Конституция 1977 года принималась, как считает Делягин, в условиях достаточно цивилизованного государства. После Хельсинкских соглашений 1975 года СССР признал ценностью права человека и помирился с Западом. "От неписанных законов и прецедентного права стали переходить к законам писанным", — замечает Делягин.
"Я еще застал советские суды в начале 80-х годов и могу сказать, что за исключением начальства и политических вопросов это были суды независимые и профессиональные.
Сегодняшние судьи, многие из которых не только не читали Уголовный кодекс и Уголовно-процессуальный кодекс, но и не вполне понимают, зачем им их читать, в тех судах не проработали бы и 15 минут и были бы выкинуты не какими-то репрессивными органами, а самим судейским сообществом",
— сравнивает Делягин.
Конституция 1977 года признала личную собственность и подтвердила право на индивидуальную трудовую деятельность, напоминает экономист. Делягин считает ее самой демократичной в истории страны, но отдельно отмечает, что именно в ней появился пункт о руководящей роли коммунистической партии.
"Это была юридическая фиксация в условиях правового государства, того, что не хотел фиксировать даже такой известный демократ, как товарищ Сталин",
— подчеркивает экономист.
При этом то, что Михаил Горбачев удалил из Конституции этот пункт, лишило власти ее стержня, уверен Делягин. Именно с назревшим желанием элит жить по закону и этим "удалением сердцевины власти" экономист связывает конституционный кризис 1993 года, катастрофический итог которого определил расстрел Белого дома.
Ответа на вопрос, продолжится ли конституционный процесс в России, или страна просто прекратит существовать, у экономиста нет. Он уверен в одном: чтобы сохраниться, России неизбежно придется создать новый Основной Закон.
