Такая оценка политической ситуации в Монголии и вокруг нее выбрана неслучайно. Сколько тут неопределенного и опасного – "куда не кинь, везде клин". А началось все более восьмисот лет тому назад, когда монголы совершили отчаянный рывок из политического небытия к вершинам имперского могущества. Правда, в результате получился довольно часто повторяющийся в истории политический "пируэт" – "из грязи в князи и обратно". К концу 17-го века в результате череды трагических военно-политических перипетий Монголия превратилась в одну из самых захолустных и бедных провинций империи Цин, созданной маньчжурами.
Ситуация изменилась в конце 19-го столетия, когда другая конкурирующая империя установила контроль над северной Монголией, в то время, как внутренняя Монголия оставалась частью Китая. Эстафету Российской империи приняли большевики. Нужно сказать, что у Советского Союза не было более верного вассала, чем Монголия, по крайней мере, если принимать в расчет сколько раз руководство страны обращалось с "просьбой" о принятии в состав СССР. При этом, народ, в принципе, сохранял свою национальную самобытность, несмотря на "советизацию".
Иной была судьба во внутренней Монголии. Пришедшие к власти коммунисты-маоисты повели себя как истинные интернационалисты, то есть, решили ассимилировать монгол как можно скорее. "Интернационализация" осуществлялась особенно рьяно в 1950-70-е годы. Для этих целей использовали армию и работников-мигрантов, имели место и добровольно-принудительные бракосочетания.
Политика стала совершенствоваться в 1980-е, приобретая характер более мягкой ассимиляции. Было решено, что всех "интернационализировать" необязательно. Кого-то следует оставить для статистики и пропагандистских мероприятий. Достаточно будет обеспечить имперскообразующей нации Хань (имперские мотивы усилились с конца 1990-х) подавляющее численное превосходство в ключевых регионах (в горных районах ситуация сложнее). Особое внимание уделялось исторически значимым, по мнению руководства КПК, национальным меньшинствам – монголам и маньчжерам (династии Юань и Цин соответственно).
Очередное изменение отношения китайских властей к монгольской теме произошло лет десять тому назад и было связано с ростом геополитической нестабильности в мире и усилившимися надеждами на окончательное решение монгольского вопроса. Стоит отметить, что длительное время проблема Тайваня отодвигала в тень северный проект, а между тем, поглощение Монголии имеет весомые геополитические, исторические и морально-психологические основания в глазах китайского социума. В данном случае, как и с Тайванем, речь не идет о завоевании – "свое возвращаем".
Неслучайно, официальные масс медиа дают зеленую улицу сюжетам о "великой дружбе с братской Монголией", а выступления монгольских артистов являются обязательной частью любого сколько-нибудь значимого пропагандистского мероприятия. Так "дружить" империя начинает только перед очередным "добровольным присоединением". Складывается впечатление, что "желтый дракон" нагуливает аппетит для реализации северного проекта, пока с Тайванем не получается.
Похоже, что вокруг Монголии могут вновь разгореться нешуточные страсти и если монгольский народ хочет выжить, он должен найти свой особый политический путь, выскользнув из смертельных объятий двух империй. Это непросто, но в противном случае, монголы повторят судьбу маньчжур. Кстати, сколько их еще осталось в Маньчжурии? Таким образом, Китай сможет отретушировать свою историю в определенном ключе. Получится, что и Чингисхан и вся династия Юань станут "своими" – большое облегчение для уязвленного самосознания подданных "поднебесной".
Однако времена больших перемен приносят не только трагедии и опасности, но и перспективы. То, что было невозможно еще вчера, может случиться при благоприятном стечении политических обстоятельств. Коллапс рашистской империи, опасная имперская игра товарища Си в сочетании с внутренними проблемами Китая могут открыть перед объединенной Монголией новую страницу в ее истории.
