В нашей семье 10 ноября - особый день. В 1937 году дед был осуждён на 10 лет лагерей по 58 статье, пункт 10 ("пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания").
Отпраздновав 7 ноября, "тройки" чекистов взялись за "работу". В сталинской записке "Об антисоветских элементах" 2.VII.1937 года предлагалось "в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке". Тем же летом дед был арестован.
В небольшом городке Плавске у него был дом и семья (по тем временам обычная, трое детей). Он был мастер на все руки. Дома до сих пор хранятся две шкатулки из красного дерева с вензелем "А.Д.", сделанных своими руками в подарок "любимой Ане". В первую мировую войну он был призван в армию и в советские годы работал бухгалтером на небольшом заводе "Смычка".
В городе, мне кажется, деда любили. Незадолго до ареста кто-то из знакомых его предупредил: "Пётр Николаевич, уезжайте, вы в списках..." Но куда уехать от семьи, а главное - зачем? Никакой вины за собой он не знал.
Судя по обыску, о котором рассказывала мама (ей было тогда 17 лет), деду "шили" "хранение литературы" антисоветского содержания. Не удивительно, потому что в семье хранились старые семейные альбомы с "купцами", "офицерами" (дед и сам выглядел "враждебным элементом", в погонах и в мундире на снимках 1914 года).
Но "враждебным элементом" он, конечно, не был, поэтому на обыске пришлось для убедительности тащить в протокол перочинные ножи его сыновей ("холодное оружие") и даже школьный учебник мамы по "Экономике зарубежных стран" (записанный как "антисоветская литература").
Впрочем, списки "врагов" были составлены и улики являлись простой формальностью.
По воспоминаниям, деду угрожали, требуя подписать протокол обыска: "Стучали кулаком по столу: Подпиши, а то хуже будет!". Он подошёл к жене: "Нюра, что делать?" - и перепуганная бабушка посоветовала поступать "как они говорят".
С тех пор ничего не было известно - кроме приговора. "Десять лет без права переписки" иногда означали расстрел, но в данном случае (если верить справке о реабилитации 1990 года) - затем был лагерь на Дальнем Востоке ("Дальлаг"), где в разгар войны, в 1943 году, дед умер от "пеллагры" (фактически - истощения).
До семьи дошла одна его короткая записка: дед просил прислать ему очки. Без них в лагере было не выжить; возможно, он надеялся на работу по какому-то учёту (всё-таки бухгалтер), но судя по свидетельству о смерти, умер на физических работах. Пеллагра - это слепота и дистрофия...
Где-то на Дальнем Востоке, в безымянной могиле 43-го года, он и лежит, среди сотен тысяч русских людей, имевших несчастье поверить советской власти, не уехать и остаться на родине.
Сыновья отвоевали на фронте, мама поступила в московский пединститут, скрыв в анкете факт родства с "врагом народа", - иначе шансов на зачисление не было.
А я иногда достаю старый альбом в потёртом зелёном сафьяне, чудом не изъятый при обыске - и всматриваюсь в лица людей позапрошлого века - в их сюртуки, мундиры, кринолиновые платья. В удивительные лица на серебре старинных фотографий.
Чекисты были "из народа" и не догадались заглянуть в маленький столик с гнутыми ножками, где поднималась крышка и в котором хранился семейный альбом. Именно поэтому я держу его в руках.
Вот дед и бабушка на фото начала века. Они полны надежд и думают прожить счастливую долгую жизнь, "пока смерть не разлучит их".
О том, что летом 37-го года они расстанутся, чтобы больше не встретиться, они ещё не знают.
! Орфография и стилистика автора сохранены
